Смысла мало в жизни этой -
Повторяя вновь и вновь,
Сохраню лишь три завета:
Первое – это вера в Любовь!
Поддержать ее всем надо,
Страсть возбуждения рождая,
Хоть покажется это досадно,
Деньги – это вера вторая!

Осмотревшись назад -
С перепуга!
Услышав колонны идущих -
Шеренги!
Печально узнаешь, что не было -
Друга!
Я сильно поверил в Любовь
за Деньги!

Не понимаю!
Что за нелепые мыслишки
Приходят в головы людей,
Когда считают, что их опыт
Отстал от жизненных бредей.

Парадоксально поражен,
Когда на мой вопрос «Когда?»
Она ответила: «Мне стыдно,
Я слишком поздно начала».
«Во сколько?» – повторил я снова,
Вопрос простой – в нем нет подлога. -
«Ответь, мне нужно это знать
Ты моя чистая тетрадь!»
Она, прищурившись в смятенье,
Крови прибившей в щеках цвет,
Так из подлобья посмотрела -
Готовилась мне дать ответ.
Еще немножко пождала,
Проговорила про себя
Ту фразу, что меня смутила
Через секунды погодя:
«Мне стыдно это говорить,
Ведь я неопытна совсем,
Мои подруги – это жизнь,
А я отстала от утех.
Я слишком поздно начала,
Мне восемнадцать только было…»
«Прошу молчи!» – ответил я. -
«Ты поняла, что говорила?
Ты усыпила во мне день,
Я не могу любить такое
Позорище, что так считает,
Я поражен теперь! О горе!
И как так можно рассуждать
Нелепо и совсем бездарно
В твои-то целых двадцать пять…
Прости меня, я был болваном.
И это поздно? Не пойму я,
И чей же опыт образцовый?
Тех кто в двенадцать раскрывает
На паперти свои оковы?…» -
И замолчал, нет больше смысла
Кидать эмоции в чулан
Захламленный и очень мокрый,
В котором только тараканы.

Но что меня тогда смутило?
Не возраст – он бывает разный,
А воспитанье этой дивы,
Что так бездарно рассуждает.
И в восемнадцать – может, норма,
А может рано – все равно,
Но застесняться, что так поздно -
Вот это, правда, завело.
И Бог с ней, мы же ведь минуты,
Которых будет в жизни всласть,
Но разве можно в боле раннем
Дивчине девственность отдать?

Все бегут еще куда-то
А куда? И то не внятно
Говорят они все нам,
И стучат так…По мозгам
Холодный импульс бьет,
Тянет сильно. И поет
Еще в душе свеча,
Что так ярка. И горяча
В моей душе любовь
И сердце обмывает. Кровь
Иссякла, побелела,
Загустела. Заболело
Все на шаре этом скучном,
Потонуло в небе тучном.

Послушайте!
Зачем нас создано так много?
Быть может, чтобы совершать
Поступков море, мыслей горы,
Их восстанавливать, ломать.
Послушайте!
Здесь все имеет место,
И все имело место быть,
Покушайте!
сырое на вкус тесто,
лобзайте сыром белу выть.
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно? -
значит это кому-нибудь нужно –
плевочки, как жемчуг, гасить.

Вдохнув воздуха глубоко в свои легкие,
Он легкий такой на подъем,
Грудь приподнявшей делает,
Тяжелую, где есть мясо, сердце и ребра.
Протягиваешь свою ладонь кверху открытой,
Смотришь в глаза, поглощаешься ими,
Карие они – душу крадут, чувственны очень.
Берешь ее пальчики нежно,
А воздуха уже не хватает.
Молчалив, больше нет слов,
Стараешься не моргать,
А глаза тот же воздух и режет.
На секунду затаил дыхание
И снова вздохнул.
Ты взял ее руку к себе,
Пытаешься быть нежным,
Но хватаешь ее сильно.
Она просит, чтобы уйти,
И не почувствовать более
Твоей доброты взамен на уважение.
Тогда набираешь воздуха
Нужного, в тело истощенное,
По капиллярам идет он быстро,
В сердце втекает,
И говоришь:
«Я тебя не держу!»
Правда, в этом есть,
Но каков размах сказанного!
Ведь никто никого
Никогда не держит!
Просто люди притягиваются сами,
Хотят верить, что нужны,
Стремятся к этому,
Но нет! Человек стремится в себя.
И еще раз, набрав воздуха,
Уже не веря в судьбу
Произносишь хладнокровно:
“Уходи, я тебя не держу!”

Завтра я пойду с бидоном,
вылью белый шквал идей,
на соседей, возле дома
на столпившихся людей.
Я уйду, покрытый славой
и умру еще не раз,
по моей идее шваброй
people будут, распластав,
бегать быстро там и сям,
прижимать меня к гвоздям.