| Я не прощаю предателей, потому что сам не предаю!

Вдохнув воздуха глубоко в свои легкие,
Он легкий такой на подъем,
Грудь приподнявшей делает,
Тяжелую, где есть мясо, сердце и ребра.
Протягиваешь свою ладонь кверху открытой,
Смотришь в глаза, поглощаешься ими,
Карие они – душу крадут, чувственны очень.
Берешь ее пальчики нежно,
А воздуха уже не хватает.
Молчалив, больше нет слов,
Стараешься не моргать,
А глаза тот же воздух и режет.
На секунду затаил дыхание
И снова вздохнул.
Ты взял ее руку к себе,
Пытаешься быть нежным,
Но хватаешь ее сильно.
Она просит, чтобы уйти,
И не почувствовать более
Твоей доброты взамен на уважение.
Тогда набираешь воздуха
Нужного, в тело истощенное,
По капиллярам идет он быстро,
В сердце втекает,
И говоришь:
«Я тебя не держу!»
Правда, в этом есть,
Но каков размах сказанного!
Ведь никто никого
Никогда не держит!
Просто люди притягиваются сами,
Хотят верить, что нужны,
Стремятся к этому,
Но нет! Человек стремится в себя.
И еще раз, набрав воздуха,
Уже не веря в судьбу
Произносишь хладнокровно:
“Уходи, я тебя не держу!”

Прощайте все, кто не дожил,
кто ждал, надеялся и верил,
кто свой фундамент заложил,
кто счастье ведрами не мерил.
Вы жили страстно, мы Вас помним,
но не успеем всех понять,
и если в море не затонем,
то внукам нашим перенять
осталось славные минуты,
что истекают по часам,
где мало нас, где много скуты,
куда нам хочется бежать.
Но живы мы и ярко пламя,
идем, молчим, но крикнем мы,
когда зашьем мы наше знамя,
тогда мы крикнем им на “ты”.
И наша цель – чтоб жили Вы,
чтоб знали нас и тех, кто умер неизвестным,
ах, сколько Вас погибло там,
в неясности, меж миром и прелестным.
Наш замок будет непреступным,
и я прошу за всех поэтов,
вселяйтесь в тех, кто был испуган,
кто унижался и лизал,
подвалы, полные паркета.
Удар наш будет самым сильным,
так, что запомнят они нас,
мы не граждане, мы же люди,
мы люди, что узнали глас.

Моя неделя пахнет Надей:
Её цветов застыл букет
В лекифа греческих объятьях,
Пустым стоящий много лет.

А вспоминаю рельеф трудно
Тех поцелуев, нежных «Вы»,
Содрал в тот вечер с этой вумэн
Запасы чувств и те цветы.

Они стояли всю неделю в смоге,
Надеждой лишь одной дышали
Сквозь запах сигарет дешевых,
Ту вумную, кто их купила ждали.

И та ждала, хотела снова,
Букет увидеть лишь, наверно,
Что так стоял в моей квартире
Раскинув запах свой надменно.

Завяли, хоть менял им дважды воду
В день каждый, в тот период безумный,
На день другой я пригласил двух вумэн
Чтобы мне напомнили о вумной.

Но в тех молчаньях не о чём,
Скучал и я, и лишь букет
Дарил тепло и аромат на свалке,
Во мне оставив Надин след.

В царстве сонном, в Подмосковье
В звуках старого баяна
Пела песню и рыдала
Белая Царевна-несмеяна.

Слезы каплями катились
По щекам девичьим юным
С карих глаз и золотились
В свете ярком полнолунном.

Про любовь она молилась
Чтоб пришла она скорее,
Но Господь ее не слышал,
Ветер лишь усилив в сквере.

Она пела и рыдала,
Про любовь святую в царстве,
Что уже во мраке темном
Умерло в людском коварстве.

Звуки томные спускались
Из баяна в сквер темнющий,
Завывали и неслись
Средь кустарников колючих.

Несмеяны голос звонкий,
С прерыванием слезами,
В унисон звучал погоде
Нависавшей над домами.

Песнь ее подобно эху
Разносилась ветром дальним
По задворкам и проулкам,
Дополняясь лаем слабым.

«Где же ты любовь,
Где же ты мой свет,
Где же ты родной,
Милый человек?

Что мне жить на свете
Без тебя и твоих кудрей,
Без очей горящих страстных,
В свете ярком полнолунном?

Я все жду тебя сильнее.
Верю сильно, что придешь ты вдруг,
Однажды осознав, что жить не можешь
Без Царевны-несмеяны.”

Ее голос лился мягко
Прорываясь в ставни к людям,
Чтобы те несли сказанья
О Царевне в царстве лунном.

“Я прошу тебя Господь,
Умоляю сердцем чистым,
Сделай так, чтоб он явился
В жизнь мою как можно быстро.

Что я сделала такого,
Что не вижу в мире света,
Под который все смеются,
Забывая о проблемах?

Песнь мою пускай услышат
В королевстве нашем статном,
И разносят весть по миру,
Что живу я в муках странных.

Я все жду тебя сильнее.
Верю сильно, что придешь ты вдруг,
Однажды осознав, что жить не можешь
Без Царевны-несмеяны.”

Плачет дива, плачет горько,
Не могло найти покоя
Сердце битое в осколки,
Не нашедшее героя.

Плачь Царевна, громко-громко,
Чтобы знали в мире спешном,
Что теряя в жизни счастье
Одиноким будешь вечно.

Сегодня целовались в коридоре,
Вчера на лестничном пролете -
Следы влюбленных поцелуев
У лифта, в кабинете на работе.

Приходишь снова целоваться,
Лишь повод ищешь поцелую,
Обняв губами губы сладко,
Целуешь их – глаза вслепую.

Сотрудники на зависть чуют,
Что целовались всюду мы,
Но нам такое безразлично,
Ведь целовались только мы.

По телефону только поцелуи,
Кафе таят лишь отпечатки губ,
Мы целовались в туалете,
Прижав ладони наших рук.

Проснуться, чтобы целоваться,
Рождаться – сразу с поцелуем,
Заснуть, чтоб сладким сразу
Был каждый вдох при поцелуе.

И мирозданье нам на радость,
Как целовались всюду мы,
Дарует нам романтик шалость,
Чтоб целовались только мы.

Я готов все в жизни бросить этой,
К обрыву подойдя у моря,
Швырнуть в волну кипящей пены,
Что врал всем Вам за эти годы.

Я врал «люблю», я врал, что «да»,
Так я устроен – вру всегда!
В ответ лишь ложь – она одна
Плывет по миру, как волна.

За каждым вздохом лживость только
Выходит статно в мир вранья,
Вступив в союз с идейным толком
Спешит обманывать всея!

Да! Я ведь Лжец! И маска тоже!
И голос, интонация и вздохи все же -
Берут начало с бытия,
Придуманном на лжи Адама с Евой,
Начав свой путь с захода «влево»!

Пусть даже так, и мир нечестный,
Вокруг лишь унисон созвучий
Прекрасной лжи, но мне приятен
Аккорд сей в воздухе летучий.

Сказал бы раз, я правду, может -
Порука рухнула бы вмиг,
Но ведь и правде слишком много
Сиюминутных лживых лик.

И вот стою сейчас над пеной,
Обрыв крутой, смотря на море,
И понимаю с наслаждением,
Я вру себе все эти годы!