Я потрясен твоим безумством,
Я полюбил твои стихи,
В глаза мои попали капли,
И сердце рвется от тоски.
Ты умер, жизнь твоя прошла,
Но как судить мне по стихам,
Смотреть в разбиты зеркала,
Где вижу только стыд и срам.
Ты – патриот и я доволен,
Что не одни мы в этом свете,
Узнали что такое болен,
Как жить и помирать в расцвете.
Ты мой кумир, но это не грешно,
Ведь перва заповедь моя,
Любить и помнить, что взошло,
Любить родные, русские края.
Я плачу сильно, не могу
Смириться с правдой в этом мире,
Бывает часто забегу,
И мы с тобою лишние на пире.
Рука твоя осталась жить:
Во мне и сколько вас поэтов,
Кому осталось умереть
В стране, где не было заветов.
Я полюбил твое село,
Что под Рязанскую губернией,
Где людно, душно, но светло,
Где ты родился в опьяненье.
Жизнь переменчива:
Сладка! Горька!
Ужасна! Печальна!
И опасна.
Живешь мечтою о небесном,
А мир в ответ сгущает краски
И стреляет по сердцу помидорами.
Ах! Я Вас так не понял!
Теперь же безоружен!
Я холостой патрон в обойме жизни.
Все годы муторно, шаг за шагом,
Стараясь сделать.
Сильнее, я уходил в себя!
Закрыл дверь, ключ выкинул!
Но Вы ее отворили!
Вы прошли сквозь нее!
Зачем же, скажите, Вы сорвали
Дверь с петель?
Теперь же просто дует!
Окон нет, а холод веет!
Бьет в тело, пытаешься укрыться,
Но бесполезно – Вы победили!
Злорадствуйте! Вы все еще в фаворе!
Зачем же опускаться так мне было?
Ведь знал, что будет очень больно.
Я ждал не Вас, но Вы меня убили,
Сказав слова вранья.
Солгав однажды – не вернешь!
Будешь вечно врать. Но все вдруг
Станет всем известно.
Но мне за что такие чувства?
Я просто был закрыт,
В стене надежной замурован,
Но Вы вошли в мой дом,
Разрушив статуэтки,
Побив фарфор и написав на стеклах
Свое “Люблю”!
Я не смогу убраться!
Мне нужно много время!
Его теряя, себя я забываю!
Прощай мои дела насущные.
Но двери я закрыть пока не в силах.
Да и зачем! Сорвете их Вы снова.
Войдете. Смеяться будете нахально.
А я буду счастлив! Отвечу Вам слезою!
Пущу из карих глаз все переживание,
Которое вернется к Вам
С солнечными лучами, разрушив мой мир,
Мы вновь останемся одни,
Вы скажете, что я безумен! Спасибо Вам!
Вы научили меня! Любить Вас вечно буду!
Я полон сил и мир мой мне не нужен.
Нашли на голове моей Вы волос
Седой. Но я же молод!
Я темной крови, армянской
Полукровной. Я чувствую ее,
Когда идете Вы по миру,
Стуча уверенной походкой
Безразличья. Боязни снять вдруг
Свое надменное лицо!
И как Вы можете заметить,
Вопреки всем стал мудрее
Я полюблю Вас в тридцать
Тысяч раз сильнее.
Города доброе солнце
Чрез край в машину льётся,
Пробивая лучами оконце,
Москва в котором несётся.
Туарег чист после мойки,
Преломляет новые стройки,
Отражая билборды и строки,
Надписи людям что горьки.
За столом разместившись уже,
На Тверской ловлю, в Этаже,
Взор припал к молодой Госпоже,
В чьём, бесспорно, я типаже.
Обещавший дождик прогноз,
Был не воспринят всерьез
Теми, кто промокли насквозь,
Когда каплями всё залилось.
Мы же поймали в уборной
Минуты любви непристойной:
За сосок хваткой не больной -
И стал немного довольный.
Кому-то будет это смешно -
Счастлив был, и мне всё равно,
Жаль остается только одно:
Что снова опять не суждено.
Собеседники они плохие,
Но собутыльники что надо-
Горячие финские парни,
Напивающиеся до упада!
Не понимаю!
Что за нелепые мыслишки
Приходят в головы людей,
Когда считают, что их опыт
Отстал от жизненных бредей.
Парадоксально поражен,
Когда на мой вопрос «Когда?»
Она ответила: «Мне стыдно,
Я слишком поздно начала».
«Во сколько?» – повторил я снова,
Вопрос простой – в нем нет подлога. -
«Ответь, мне нужно это знать
Ты моя чистая тетрадь!»
Она, прищурившись в смятенье,
Крови прибившей в щеках цвет,
Так из подлобья посмотрела -
Готовилась мне дать ответ.
Еще немножко пождала,
Проговорила про себя
Ту фразу, что меня смутила
Через секунды погодя:
«Мне стыдно это говорить,
Ведь я неопытна совсем,
Мои подруги – это жизнь,
А я отстала от утех.
Я слишком поздно начала,
Мне восемнадцать только было…»
«Прошу молчи!» – ответил я. -
«Ты поняла, что говорила?
Ты усыпила во мне день,
Я не могу любить такое
Позорище, что так считает,
Я поражен теперь! О горе!
И как так можно рассуждать
Нелепо и совсем бездарно
В твои-то целых двадцать пять…
Прости меня, я был болваном.
И это поздно? Не пойму я,
И чей же опыт образцовый?
Тех кто в двенадцать раскрывает
На паперти свои оковы?…» -
И замолчал, нет больше смысла
Кидать эмоции в чулан
Захламленный и очень мокрый,
В котором только тараканы.
Но что меня тогда смутило?
Не возраст – он бывает разный,
А воспитанье этой дивы,
Что так бездарно рассуждает.
И в восемнадцать – может, норма,
А может рано – все равно,
Но застесняться, что так поздно -
Вот это, правда, завело.
И Бог с ней, мы же ведь минуты,
Которых будет в жизни всласть,
Но разве можно в боле раннем
Дивчине девственность отдать?
Скребется в окно вьюга,
И сердце рвется с тоски,
И даже не-то, что на юге,
Солдатов морозы нашли.
Все в этом мире подвластно,
Деньгам, измене, убийствам,
Но есть у меня то богатство,
Что спрятано в сердце мясистом.