Нежное прикосновенье –
слух тебе оно ласкает,
В упоенье и в надежде
жизнь, как речка протекает;
Забежишь, представишь в мыслях,
сказки что тебе писать,
Идеалы совершенства
остается пролистать,
Выбрать лучший, указать,
Указать не в небо пальцем,
А в пространствие мечты,
где живет твоя надежда,
В упоенье красоты.
Жизнь, как дремляя трясина,
тянет и не знает как,
Как распутаться из сети,
уходящей в темный мрак.
Попытаться надо прыгнуть,
захотеть иль пожелать,
И от всех земных привычек,
отказаться и порвать
Узел противо-во-речий,
на чем сходится основа
Бытия, забытом всеми,
появляющемся снова,
На страницах юнпоэтов,
где в гармонии пластичной,
Не уступит для балетов,
места в мире хаотичном.

Был сентябрь. Как всегда, жалостливо падала листва, словно, предвещала конец…конец, прежде всего, тем ласковым, на первый взгляд, истощающих и уходящих в прошлое летних деньков. Но это не могло противостоять мрачности и вседозволенности осени, которая поработила природу, вечно ищущих людей, чьи идеалы гнал по двору вместе с сентябрьской листвой дворник, по утру подбодрившийся отстоявшейся в тумане, после бурного вечера прочих дворников, слесарей и неудачников, бутылью с водкой. Их кривые рожи отражались в ее бездонности и задумчивости. Но это было вчера… Теперь же дворник гнал листву, мягко посапывая и матюгаясь на вечных его спутников жизни – собак.

Он прекрасно понимал всю тяжестность и ханжество своей жизни, что он тоже “собака” в мире теней, господствующих над людьми; что он тоже одна из неудавшихся судеб, один из блудных сыновей, сыновей неизвестности. Одурманенный запахом водки, дворник забывал о мерзительном существовании своего времени; жил, только, сегодняшним, не требующего ответа от жизни: а что ты сделал для завтра?, днем.

Вся его личность была сомкнута в маленький клубок обреченности, покрывающийся сверху ненавистью к себе; ненависть заражает все тело, каждую его частицу, убивает ее, и человек становится макромолекулой-ненавистью с диагнозом “безразличие”. Единственное, что могло скрасить столь мрачное одиночество и безвыходность – это маленькое царство – улица, в ранние часы своего существования в новом дне, делавшее дворника – Королем: он мог лежать на лавке в центральном парке, сняв немытые и потрепанные от старости сапоги, а то и лучше – поставить их рядом с собой, громко крича всему миру благим матом, в перерывах насвистывая и напивая песни своих соплеменников–алкашей, многие из которых до сих пор пьяные валялись в саду, и утро они встретят ближе к ужину, когда добротные хозяйки под звуки говорящих улиц будут накрывать на стол, традиционно покрикивая на своих, проголодавшихся после долгого дня игр и баталий, детей. Из их видимочистых окон, под песни разрушающего все сентября, запах пирогов разнесется далеко-далеко, и прохожие, много ходящие и спешащие в это время домой, пропитываясь дурманом капусты, убыстряют свой шаг, некоторые, наоборот, замедляют его, чтобы растянуть чужое удовольствие до себя.

Как это все смешно: сентябрь уносит все старое и плохое, а люди, по-прежнему, в своих суетах, продолжают бежать, Бог знает за чем. Навряд ли, они сами, хотя бы на чуть-чуть, осознают это безмолвие и пустоту…

Нас так давно не видно вместе,
Я даже позабыл твое дыханье,
И голос твой фантазия лишь красит
В мечтах моих пустившихся в скитанье.

Промчалось время – я даже повзрослел
Немного, лишь на три годочка, смеха ради,
И взгляд чуть тусклый отдает зеркально -
Я позабыл волну твоих шипящих прядей.

И Понедельник более не встречен будет этот,
Ведь как под песню и гармонь шального ветра
С моих окон упало сердце этажа восьмого,
Вдруг вспомнив о тебе прохладным летом.

А в ночь на Вторник снег опять катался,
Сугробы утром помогая дворникам построить,
Мне не хотелось даже выйти к морю
Снежинок, обступивших стены дома.

Среда запомнилась лишь сластью,
Когда весь день ревел сапожник ливень,
Ломая снежные покровы гладью
Своих струящихся извилин.

И на балконе скользко было в Четверг -
Мороз гульнул, зато светило солнце,
Топило, гнало, перелило желтого немного
В тот голый парк, куда любуется оконце.

Вбежала ночь. И стала, вроде, затихать гулянка,
Встречала Пятницу природа и неделя вместе,
Серым бельмом испачкало раскат лазурный,
Затишье вмиг создав пред музыкальной бурей.

Суббота, только лишь ресницы целовала,
Съедая с них соленые просветы утра,
Застывших слез оставив терпкие осколки,
Она лишь подменяла страстные минуты.

И вот закончилась журчащая неделя,
Стихии затаились в Воскресенье разом,
Не улыбнешься мельком, жадно лая,
Прося увидеть снова те природные закаты.

Ты пропустила лишь неделю. Какую!
Один совсем я крашу каждый день устало
Своей романтикой и сердцем опьяненным,
Чтоб радуга скорей над домом встала.

Я пытаюсь раскрасить цветами
Фотографию – образ заветный,
Чтоб была любовь между нами,
Я украшу тебя акварелью.

Нанесу плавным легким движеньем
Ярких красок я кистью душевной,
И окрасятся очи любимой
Перламутровым светом весенним.

Я добавлю больше веселья
В губы твои, что мне улыбались
В чудный день моего озаренья
Ярким сном они мне казались.

Я сотру быстро с щечек Любимой
Всю печаль и унынье навеки,
Обводя осторожно по краю
Родинку жизни прелестной.

Подчеркну твой носик желанный
Ароматом, что я излучаю
Все душой своей безграничной,
Что так любит тебя и мечтает.

Останемся, друг, поживиться надеждой,
В оборванных брюках и с грязной одеждой,
Посмотрим на чистое, серое небо,
Нальем и закусим краюхою хлеба,
Нальем по рюмашке, вспомним былое,
Поднимем мы тост за все удалое,
Помянем друзей ушедших от нас,
И песню споем пусть слышат наш глас,
Пусть песня звучит и слышат потомки,
Как много из нас погибло от ломки,
Крича и ломаясь в кровавой постели,
Вены вскрывая в обезвоженном теле.

А рядом, в машине, глотали колеса,
Юные парни, в кармане с насосом,
И видели, как двое небритых,
На кладбище пили за здоровье убитых.

Звездная улыбка, широкая тантра,
Сама присмотрись и поймешь, может даже,
Что вырвалась с тела священная мантра
С дыханьем твоим, опьяненным однажды.

Миг этот помню, как ты улыбнулась,
И вспышка вдруг стрельнула ярко по клубу,
А ты танцевала расковано, глупо,
Скорее всего, я тебя не забуду.

Дантисту отправить, что ль фото смешное?
В диспансер ближайший, иль в розыск подать?
Но нет! Я вдруг, увы, тут удумал -
Надо в кружок археологический сдать!

И пусть там ребята изучают пещеры,
Как их покорять, где опасность найдет,
Когда там тепло – они во спасенье,
А если закроется – холод придет.

Будет кусать, перемалывать в темне,
Влагой своей осушать и глотать,
В каждой новой покоренной пещере,
Главное громко внутри не кричать.

Грязно бывает порою в пещерах,
В них много кто лазил, следы оставлял,
Надписи можно увидеть на сколах
Зубов, и на нёбах сталактитов развал.

Костры они нюхали, слушали песни,
Спиртное горячее лилося рекой,
Курили, глотали, молчали, плевались -
В каждой пещере есть бардак вековой.

Но встретив однажды хорошие горы,
Где зелень вокруг и ущелье внутри,
Ты понимаешь, что хочется очень,
В пещеру глубокую на веки войти.