Я пошел учиться наукам Ньютона,
Лобачевского, Лагранжа и Ома,
Чтобы стать конструктором сильным,
Рассчитать и построить для мира
Космолет скоростной и надежный!
Пусть летают на нем пассажиры
По галактикам разным далеким
И вступают в контакты с мирами,
Продвигая культуру земную.
Пусть наладят они пониманье
Между братьями в космосе черном,
Воцаряя господни заветы
На планетах живущих в незнанье.
И мое останется имя
В учебниках школьных на веки,
И, возможно, писатель умелый
Биографию мою скажет правдиво.
Черный ворон с крыши дома,
Ты все видишь, расскажи,
Где царит глухая кома,
Где не светят фонари,
Где чернее всех посуда,
Где зимуют холода…
Расскажи мне это утром,
Я прямиком рванусь туда,
Где царит глухая кома,
Где не светят фонари,
Где чернее всех посуда,
Где всегда идут дожди.
Бездарно дива рассуждает,
да Бог с ней, Эндрю,
пусть считает,
что есть она хоть пуп земли,
вокруг которого все пляшут,
но мы с тобою солнца ось,
они планеты все,
пусть крутятся пред нами,
но мне приятен боле возглас твой,
о том что плачешь ты ночами
о русском языке небранном
и с юмором таким рождаешь мысли,
что нет прекраснее на свете
Толстого, Блока, Маршака!
Да будет смех в твоих устах,
когда прочтешь ты эту оду
в прощанье с Ольгиным «Алё»
и классикой соприкоснувшись понемногу!
Ответ Жиделева А.А.:
Блажен кто верует, мой Друг,
И пусть себя считают все вокруг
Похожими на пуп Земли и Солнца ось,
Но если говорить всерьёз,
То жалко тратить время зря
На чтенье «ДОРОГАЯ ВСЯ».
Уж лучше слышать русский мат
Из уст, что правду говорят,
А «рашн инглишь» пригодится
Для юмора и смеха в трудный день
Пускай потешит самолюбие девица,
Не понимая, что развеселила нас теперь.
Острый и хрупкий мир твоих грез:
Лишь секс с незнакомым уродом,
Который на лавке щиплет соски,
Твои волосатой рукой гладит ноги.
Кричишь «запетрушь, насисники рви» -
Фантазия: грубость, слабость и смех,
Своими ладонями пожилой визави,
Как юноша пытается совершить грех.
Фрики: кому-то кобыла невеста,
Кому-то на лавке нужен экстрим;
Для одних секс – это только сиеста,
Для других – маршем идти строевым.
В мясном магазине за грязным прилавком
Стоит продавщица с пятым размером,
На полках же сраных средь колбас и сосисок
Лежит большой выбор членов мясистых.
Стоит в остановке, шорты коротки,
Рваны чулки – трудные будни,
Пытается скрыть жажду от ломки,
И на конец пускается в блудни.
Острый и хрупкий мир твоих грез:
Это иллюзия, но хотелось с уродом,
Когда мастурбируя в ванной с винтом,
Свои волосатые рукой гладишь ноги.
В небесах полночных любви
Твой взгляд ко мне приди, приди.
Зальстив себя из нежных рук,
Смеется замкнутый наш круг.
Хотеть не вредно, но в глазах
Твоих глубоких вижу страх.
Я отдаю последний грош,
По телу рябью бьется дрожь.
Тот белый призрак всех желаний
Придет ко мне лечить страданья.
В тех нежных любящих руках
Я вижу снова только страх.
Прощайте все, кто не дожил,
кто ждал, надеялся и верил,
кто свой фундамент заложил,
кто счастье ведрами не мерил.
Вы жили страстно, мы Вас помним,
но не успеем всех понять,
и если в море не затонем,
то внукам нашим перенять
осталось славные минуты,
что истекают по часам,
где мало нас, где много скуты,
куда нам хочется бежать.
Но живы мы и ярко пламя,
идем, молчим, но крикнем мы,
когда зашьем мы наше знамя,
тогда мы крикнем им на “ты”.
И наша цель – чтоб жили Вы,
чтоб знали нас и тех, кто умер неизвестным,
ах, сколько Вас погибло там,
в неясности, меж миром и прелестным.
Наш замок будет непреступным,
и я прошу за всех поэтов,
вселяйтесь в тех, кто был испуган,
кто унижался и лизал,
подвалы, полные паркета.
Удар наш будет самым сильным,
так, что запомнят они нас,
мы не граждане, мы же люди,
мы люди, что узнали глас.
| Я не прощаю предателей, потому что сам не предаю! 
