Прежде всего анафилактический шок,
На правой руке кровавый ожог,
Вегетто-сосудистая дистония,
Ящур и язва, отек, анемия,
Желтуха, ячмень, бешенство, рвота,
Астма, запор, аутизм и икота,
Тиф брюшной, артрит, грипп, малярия,
Менингит, ожиренье, гастрит, дистрофия,
Силикоз, абсцесс мозга, грыжа, плешивость,
Дерматит, диабет, ангина, сонливость,
Сколироз, облысенье, кератит, дифтерия,
Ботулизм, атит, фурункул, цирроз,
Атаксия, гангрена, лихорадка, понос,
Кариес, коклюш, оспа, водянка,
Жаба грудная, простата, ветрянка,
Заячья губа, карцинойдный синдром,
Инфаркт миокарда, в ноге перелом,
Корь, отек легких, гепатит, ревматизм,
Камни в почках, карбункул, ОРВ, критинизм,
Микседема, неврит, истощенье, асцит,
Бруцеллез, диория, чахотка, бронхит.
Поиск по Бару
Статус творчества:
1.
Окинув очами их горы с равнины,
Зимой ты увидишь холода и лавины,
Что кинуться вепрем кричащим лететь -
ВИП Ингуше́тию навсегда одолеть!
2.
Под эти фанфары природы кипенье
Дух непокорный закаляет нетленный
В жилах и мышцах народа вайна́хов[1],
Согретых любовью всевышней Аллаха!
3.
И пусть время лечит не только потери,
Лишенья и голод, мраки, смятенье,
Хорошее тоже унеслось в прах блистая -
Дивизия конная ингушей боевая[2]!
4.
Сказанья ж далекие на́ртов хитрейших[3]
Доносят интриги героев сильнейших,
В них ловкость орстхо́йца[4], гнев Коло́й-ка́нта[5],
Дзурдзу́ки[6], любовь, калы́м[7] и бара́нта[8].
5.
Вальки́рий[9] опасность здесь кя́нк[10] не боится,
В нём те́йпа[11] есть сила и меткость убийцы,
Лезги́нку[12] танцуя, в бою прославляет
Свой род и семью, что о нём так скучает.
6.
Но А́сса[13] бурлит, и кровь так ритмично
Бьется в сердцах ингушей романтично,
И будет слава тем, кто мир свой хранит -
ВИП! Ингушетия! Ингушетия! ВИП!
______
[1] Вайна́хи (На́хские наро́ды) — древнейший коренной народ Северного Кавказа, говорящий на родственных нахских языках, в сегодняшнем понимании это ингуши и чеченцы. Первые упоминания о вайнахских племенах появляются в I тысячелетии до н. э.
[2] Кавказская туземная конная дивизия («Дикая дивизия») — кавалерийская дивизия, одна из частей Русской Императорской армии, сформированная 23 августа 1914 года. На 90 % состояла из добровольцев-мусульман — уроженцев Северного и Южного Кавказа и Закавказья, которые, как и все туземные жители Кавказа и Средней Азии, по законодательству Российской империи не подлежали призыву на военную службу.[1] Многие представители российского дворянства служили в дивизии офицерами. Ингуши сражались в составе 2-й бригады Чеченского конного полка и 3-й бригады Ингушского конного полка.
[3] На́ртский (На́ртовский) э́пос — эпос, бытующий у ряда народов Северного Кавказа, основу которого составляют сказания о происхождении и приключениях героев-богатырей («нартов»).
[4] Орстхо́й (чеч. Аьрштхой) – когда-то могущественное, и потому в преданиях ассоциируемое с нартами-великанами, древнейшее нахское военно-экономическое или военно-политическое объединение. Они проживают сегодня и среди современных чеченцев, и среди ингушей.
[5] В нартских сказаниях ингушский герой Коло́й-ка́нт (в ингушской транскрипции – Куолой КIант), подобен тому, как в русском былинном эпосе среди множества героев выделяется Илья Муромец. Калой – староингушское языческое имя. «Кант» с ингушского переводится как «парень, хлопец».
[6] Дзурдзу́ки— племенное образование ингушей и орстхойцев на территории, современных горной и предгорной территории Ингушетии и западной Чечни.
[7] Калы́м (тюрк.); ц.-сл. вѣно — плата; выкуп, уплачивавшийся за невесту
[8] Бара́нта (тюрк. – разбойничий набег) – в уголовном праве самовольный захват скота или другого имущества исключительно с целью принудить владельца вещей или его родственников дать удовлетворение за понесенную виновным обиду или возместить причиненный ему имущественный ущерб.
[9] Вальки́рия – слово пришедшее в ингушский язык от скандинавских народов, означающее «смертельная засада и опасность». В скандинавской мифологии слово (др.-исландское valkyrja — «выбирающая убитых»)— дочь славного воина или конунга, которая реет на крылатом коне над полем битвы и подбирает воинов.
[10] Кя́нк – с ингушского переводится «парень».
[11] Те́йп (вайнах. тайпа — «род, племя») — средневековая территориальная община, единица родоплеменной организации вайнахских народов (чеченцев и ингушей).
[12] Лезги́нка – танец народов Кавказа. Музыкальный размер 6/8. Родиной «лезгинки», по мнению исследователей, является Лезгистан (Лекия) — историческая область на востоке Кавказа, населённая лезгинами (леками), один из коренных народов Кавказа, исторически проживающий в южных районах современного Дагестана и на северо-востоке Азербайджана.
[13] А́сса – река на северном Кавказе, правый приток реки Сунжа[1]. Берёт начало на северных склонах главного Кавказского хребта в Грузии[2] и протекает по территории Ингушетии и Чечни. Длина 133 км, площадь водосбора 2060 км², ширина русла на равнинных участках — свыше 60 м. Река Асса течет по территории Грузии 20 километров, в Ингушетии 91 километр, а по территорий Чечни 32 км.
Женщина – нитка, мужчина – иголка,
Грация в личности на подоконце.
Черные вещи, белый сюртук,
Алые куклы ангелов ждут.
Темной зимою боюсь я теней,
Солнечным летом – внезапных дождей.
Мышка – кошку, а она пса:
Над нами смеется Варвара – Судьба.
Желтая ручка у черной двери,
Красные лампы у синих торшеров,
Белые стены – палаты одни;
Судьба предвещала смерть офицеров.
Твой образ встречаю каждый день,
Забыть тебя поэтому мне трудно,
Поверь! Поверь! Прошу, поверь!
Взгляну назад и вижу его снова
В толпе, идущей по Тверской,
Вдоль театра имени Ермоловой.
Ловлю такси и еду по Лубянке,
А слева ты обогнала -
Подрезать ржавую десятку,
Тебе не стоит и труда.
Проеду тихо по Ильинке,
И даже что не говори,
Стоит твой образ незабвенный
У «Храма Спаса на крови».
И радио в машине звонко
Вдруг скажет что-то о Москве,
И голос этот столь знакомый,
Напоминает о тебе.
По Красной площади чеканя,
Мне улыбаясь широко,
Проходишь снова удивляя,
Так грациозно и легко.
И на Ордынке за прилавком
Где продавщицы только есть,
Ты продаешь прохожим вату
Сладчайшую в моей Москве.
Прошел в музей на Третьяковку,
И кто-то вдруг из-за спины
Вдруг спросит гида о картине,
А это снова только ты.
На Савинской, в толпе жаждущих,
В клуб «Сохо», что хотят попасть,
Тебя здесь штук под десять будет,
Красивых самых из девчат.
Зайдешь на ужин в томный «Пушкин»,
Вокруг «мисье, милорд, пардон»,
На «Антресоли» все знакомый
Взгляд карих глаз твоих узор.
Прищуришься и снова видишь,
Что ты и здесь – официанткам встать,
Напитков и еды убранство -
Спешишь скорее всем подать.
И в «Корстон» заходя с друзьями,
Я вижу только образ твой,
Когда в стриптизе отрываясь,
Ты нежно позовешь с собой.
Но кажется порой мне сильно,
Что это точно не любовь,
К злодейству колдовскому ближе
Твой образ встреченный мной вновь.
И напоследок оглядевшись:
Увижу ли тебя еще?
Вдруг понимаю – непременно,
Таких как ты в Москве полно.
И утром дома просыпаясь,
Меня обнимешь нежно ты,
И пусть что рядом здесь другая,
Но все же чей-то идеал мечты.
И имя разное и цвет волос,
Но все же вижу образ твой,
Так жизнерадостно идущей
В толпе шумящей по Тверской.
Был сентябрь. Как всегда, жалостливо падала листва, словно, предвещала конец…конец, прежде всего, тем ласковым, на первый взгляд, истощающих и уходящих в прошлое летних деньков. Но это не могло противостоять мрачности и вседозволенности осени, которая поработила природу, вечно ищущих людей, чьи идеалы гнал по двору вместе с сентябрьской листвой дворник, по утру подбодрившийся отстоявшейся в тумане, после бурного вечера прочих дворников, слесарей и неудачников, бутылью с водкой. Их кривые рожи отражались в ее бездонности и задумчивости. Но это было вчера… Теперь же дворник гнал листву, мягко посапывая и матюгаясь на вечных его спутников жизни – собак.
Он прекрасно понимал всю тяжестность и ханжество своей жизни, что он тоже “собака” в мире теней, господствующих над людьми; что он тоже одна из неудавшихся судеб, один из блудных сыновей, сыновей неизвестности. Одурманенный запахом водки, дворник забывал о мерзительном существовании своего времени; жил, только, сегодняшним, не требующего ответа от жизни: а что ты сделал для завтра?, днем.
Вся его личность была сомкнута в маленький клубок обреченности, покрывающийся сверху ненавистью к себе; ненависть заражает все тело, каждую его частицу, убивает ее, и человек становится макромолекулой-ненавистью с диагнозом “безразличие”. Единственное, что могло скрасить столь мрачное одиночество и безвыходность – это маленькое царство – улица, в ранние часы своего существования в новом дне, делавшее дворника – Королем: он мог лежать на лавке в центральном парке, сняв немытые и потрепанные от старости сапоги, а то и лучше – поставить их рядом с собой, громко крича всему миру благим матом, в перерывах насвистывая и напивая песни своих соплеменников–алкашей, многие из которых до сих пор пьяные валялись в саду, и утро они встретят ближе к ужину, когда добротные хозяйки под звуки говорящих улиц будут накрывать на стол, традиционно покрикивая на своих, проголодавшихся после долгого дня игр и баталий, детей. Из их видимочистых окон, под песни разрушающего все сентября, запах пирогов разнесется далеко-далеко, и прохожие, много ходящие и спешащие в это время домой, пропитываясь дурманом капусты, убыстряют свой шаг, некоторые, наоборот, замедляют его, чтобы растянуть чужое удовольствие до себя.
Как это все смешно: сентябрь уносит все старое и плохое, а люди, по-прежнему, в своих суетах, продолжают бежать, Бог знает за чем. Навряд ли, они сами, хотя бы на чуть-чуть, осознают это безмолвие и пустоту…
Я готов все в жизни бросить этой,
К обрыву подойдя у моря,
Швырнуть в волну кипящей пены,
Что врал всем Вам за эти годы.
Я врал «люблю», я врал, что «да»,
Так я устроен – вру всегда!
В ответ лишь ложь – она одна
Плывет по миру, как волна.
За каждым вздохом лживость только
Выходит статно в мир вранья,
Вступив в союз с идейным толком
Спешит обманывать всея!
Да! Я ведь Лжец! И маска тоже!
И голос, интонация и вздохи все же -
Берут начало с бытия,
Придуманном на лжи Адама с Евой,
Начав свой путь с захода «влево»!
Пусть даже так, и мир нечестный,
Вокруг лишь унисон созвучий
Прекрасной лжи, но мне приятен
Аккорд сей в воздухе летучий.
Сказал бы раз, я правду, может -
Порука рухнула бы вмиг,
Но ведь и правде слишком много
Сиюминутных лживых лик.
И вот стою сейчас над пеной,
Обрыв крутой, смотря на море,
И понимаю с наслаждением,
Я вру себе все эти годы!














