| Я не прощаю предателей, потому что сам не предаю!

Твой образ встречаю каждый день,
Забыть тебя поэтому мне трудно,
Поверь! Поверь! Прошу, поверь!
Взгляну назад и вижу его снова
В толпе, идущей по Тверской,
Вдоль театра имени Ермоловой.
Ловлю такси и еду по Лубянке,
А слева ты обогнала -
Подрезать ржавую десятку,
Тебе не стоит и труда.
Проеду тихо по Ильинке,
И даже что не говори,
Стоит твой образ незабвенный
У «Храма Спаса на крови».
И радио в машине звонко
Вдруг скажет что-то о Москве,
И голос этот столь знакомый,
Напоминает о тебе.
По Красной площади чеканя,
Мне улыбаясь широко,
Проходишь снова удивляя,
Так грациозно и легко.
И на Ордынке за прилавком
Где продавщицы только есть,
Ты продаешь прохожим вату
Сладчайшую в моей Москве.
Прошел в музей на Третьяковку,
И кто-то вдруг из-за спины
Вдруг спросит гида о картине,
А это снова только ты.
На Савинской, в толпе жаждущих,
В клуб «Сохо», что хотят попасть,
Тебя здесь штук под десять будет,
Красивых самых из девчат.
Зайдешь на ужин в томный «Пушкин»,
Вокруг «мисье, милорд, пардон»,
На «Антресоли» все знакомый
Взгляд карих глаз твоих узор.
Прищуришься и снова видишь,
Что ты и здесь – официанткам встать,
Напитков и еды убранство -
Спешишь скорее всем подать.
И в «Корстон» заходя с друзьями,
Я вижу только образ твой,
Когда в стриптизе отрываясь,
Ты нежно позовешь с собой.
Но кажется порой мне сильно,
Что это точно не любовь,
К злодейству колдовскому ближе
Твой образ встреченный мной вновь.
И напоследок оглядевшись:
Увижу ли тебя еще?
Вдруг понимаю – непременно,
Таких как ты в Москве полно.
И утром дома просыпаясь,
Меня обнимешь нежно ты,
И пусть что рядом здесь другая,
Но все же чей-то идеал мечты.
И имя разное и цвет волос,
Но все же вижу образ твой,
Так жизнерадостно идущей
В толпе шумящей по Тверской.

Я счастлив, что не увижу тебя старой,
Беспомощной и никому ненужной,
Старухой дряхлой, каждый день гниющей.

Я буду помнить тебя светлой музой
В стихах своих, читая строки снова,
Любви слова, что быть могла “до гроба”.

Запомню каждую минуту, когда цвела ты,
Устами нежно целовала мои губы,
И наслаждалась быстро романом нашим трудным.

Оставлю только лишь веселье твое со мной,
Когда тебя ласкал я, нежно прижимаясь к телу,
Твои мурашки, запах твой…как ты меня хотела.

Любовь твою со мной я забывать не стану.
Она была! Я был к тебе так близко!
Я был в тебе! Ты часть меня, и сердце мое чисто!

Окинув взгляд назад, приходишь к мысли,
Что хочешь повторить все снова также,
Ведь я любил тебя…любил тебя однажды.

И каждый вздох мой напоминает о желанье
Увидеть тебя старой, сказав, что ты прекрасна,
Ты девочка – моя судьба! Я был с тобою счастлив!

Прости меня, что не стоял горою,
Оставив в мыслях, и уйдя в себя, закрылся,
Но ты хотела только это…я только в тебя влюбился!

Быть может, растаяв, вспомнишь о минутах,
Когда ты мне дарила душу, в признании своем
К моей любви. Я, содрогнувшись, тебя слушал.

Любил тебя! Запомню тебя светлой милой
Секундой равной жизни первозданной,
Я сладко плачу, что не увижу тебя старой!

Хвала Аллаху-Господу миров!

Спасибо, Боже, за ту милость,
Что вновь оказываешь мне,
Ах, как приятно, что има́ном^[1]
Ты щедро одарил вдвойне.

В свой первый раз узнал Тебя,
Когда крестили в Перестро́йку^[2],
Тогда не понял смысла я,
Но все же верил на пятерку.

А юношей всё был в учебе,
Тянулся к знаниям в рассвет,
И так печально мне сегодня,
В словах что наводил наве́т^[3].

Взросление проходило бурно
В иллюзии семейных дел,
Порой бросал подарки в урну
Твои, хотя всегда потом жалел.

Карьерный взлет: работа-дом,
Бывали снегопады денег летом,
А в масках жизни говорил: «Потом!
К Тебе зайду спросить совета».

Ты так давал совет всегда:
Через людей, иль книг прочтенье,
Сменялась Солнцем череда
Грозы, я говорил тогда: «Везенье!».

Бессмысленный прыжок с трамплина -
Печальный опыт, но ведь так и надо,
Уверенность в Твоей поддержке – сила,
Что из утробы посильней толкала.

Всё как змея съедал шатле́н^[4]:
Звено, за ним ещё одно цеплялось,
Весенних красок в гобеле́н^[5]
Моей судьбы Ты дал в награду.

Хвала Тебе, Творец миров,
За жизнь как есть, она прекрасна,
Пусть путь мой будет лишь прямым,
А не заблудшим и несчастным.

______
[1] Има́н – вера, религиозное убеждение.

[2] Перестро́йка — общее название нового курса советского партийного руководства, совокупности политических и экономических перемен, происходивших в СССР с 1987 по 1991 годы.

[3] Наве́т (устар.) – клевета, ложное обвинение.

[4] Шатле́н – короткая широкаяцепочка к мужским часам, которая носилась на поясе (обычно к фраку). Принадлежность костюма аристократических кругов.

[5] Гобеле́н — стенной ковёр с сюжетной или орнаментной композицией, вытканный вручную перекрёстным переплетением нитей.

1.
Нет, и не бывать такому в жизни боле!
Предательство, я рад, что еще молод.
Прекрасно отпустить того,
над кем ты властвуешь изрядно,
пока предать он может мало,
и не видать ему большого,
что будет в будущем изрядно.
А ложь – твой метод на его уста,
он – человек, шипит от зависти душа,
порой мне кажется, он просыпался,
не мог уснуть, всё думал «как же быть?» -
не мудрость двигала той ночью,
а алчность и желанье сильных бить,
точнее, тех кто станет сильней очень.
Таков расклад – афёру можно провернуть,
где деньги – совесть спит, но она есть,
поэтому когда на дно опустит,
он сможет руку протянуть,
но и затем спокойно снова бросит.
Дай только повод, план уже написан,
предателям даруется с рожденья он,
еще когда на первых классах жизни,
завидуя, соседям жадно смотрит в дом.

2.
Но не бывать такому в жизни боле!
Предательство, даруешь опыт боли.
Болезнь, с которой ты заходишь в дом
к тому, кто сносит тебя, дает ночлег,
а спит когда, ты в его сердце шаришь,
даруешь сны: он там король и будет править,
но должен совершить поступок легкий:
договориться с матерью природой,
что выживает лишь сильнейший,
и надо первым нанести удар,
чтоб конкурент другой не обскакал.
Но жертва вы – предательств стая
уже сомкнула вокруг цепи,
а я лишь искушенье, дверца Рая,
которая захлопнулась навеки.
Наличие сего вокруг – рассказ о том,
как я на правильном пути вперед иду,
пусть оступаюсь в поле грязном,
и вы, как показатели успеха моего
становитесь, разинув рот, в туннель:
на стенах колья с вашими детьми,
и в ужасе том слышишь стук капéль
кровавый стекает с трупов номер три.

3.
Всё, не бывать такому в жизни боле!
Предательство, умрешь тогда доколе?
В тех чарах мутных смут и мрака лжи
есть стар и млад, есть друг и враг,
кто ближе – заблужденье, каждый врун,
но если женщина – коварней будет,
прельстит, убьёт – как самка паука,
когда все получила, и плачет-плачет,
что еще не всё взяла, но жизнь одна,
теперь же надо искать новых, значит.
Скажу, что жадность и любовь останутся,
пусть даже человек исчезнет по задумке
творца, заставит Он всех нас проснуться,
покажет мир другой, и мы не те там,
как есть сейчас, так жалко – я не плох,
но не хочу, чтоб были там иуды…
Прощай, обман – греховный мир,
красавицы в нем были лишь суккубы.
А дети, их родители – тьма-тьма какая,
бывает ненавидят, но живут – святые,
прикрыли благоденствием свой страх,
но их предательство конечно вскормит,
затем в могилу, и на Суде том будет крах.

4.
Да, не бывать такому в жизни боле!
Предательство, что в рану вместо соли?
Готов всегда увидеть твой кинжал,
обычно в спину его колют, как Брут
в любовника мамá: он закричал,
затем пять раз сильней ударил,
и Бог его отправил в девятый ада круг.
Но в жизни милосердие со мной идет:
предательств чернь – нет двери в сердце,
успех мой – цель твоих проклятых слуг,
они шумят, поют, мне говорят, что друг,
кусают ногти в предвкушении победы,
ха-ха! – я ж недоступен, и лишь играюсь,
дурачусь, иногда, веду нелепые беседы,
потом смирено в тишине пред Богом каюсь.
Хотя зачем я так хвалюсь? ведь ты хитрее
и носишь новую игру, теперь уже наверняка
чтоб победить, но я не сплю – а это тяжко,
и не боюсь коварства, тех мразей жалко,
что мерзнут, ждут, но умирают недостойно,
всё ожидая лучшего, и с возрастом слабея,
судьба становится совсем невольной,
и примеряет кровавый пояс Толомéя.

Горячее тело, фигурка под тридцать -
И все хорошо, но мне стоит влюбиться
Сначала в губы твои, сплетенье ресниц,
Раскаты бровей, узоры глазниц,
Улыбка ее и ямочки в щечках,
Как брови приподняты – радостны очень,
Дыханье под утро, запахи тела,
Коснувшись меня, безрассудно хотела
Держаться все крепче, чтобы только одна
В жизни моей была все ж сильна.

Красивые рифмы, не стоит ценить,
Звуков вульгарных мотив не затмить,
Даже хамством безудержным звонко;
Но ты сморкалась слишком громко
Утром, в ванной, я аж просыпался,
Желание крикнуть, но робко держался -
Культура превыше…Но это услышав,
Я быстро раздумал на диве жениться!
И пусть твое тело еще и в порядке,
И личико мило и страстны повадки,
Голос приятный и чувство глубоко;
Прости! Ты сморкалась слишком громко!

Не знаю, что видят
люди другие,
краски какие,
мысли шальные,
что снится им,
насколько смешные,
куколки московские
мои им не злы ли?

Но для себя отдавая
отчёт что другие
стихи ныне пишутся
завидней, игривей,
стало взрослея,
становлюсь озорной,
поведаю правду
о себе Вам одной:

Целуемся всегда, когда я сплю!
Вы так капризны
в моем сне,
Но от желанья зубы мёрзнут,
Немеют, тогда
целуемся сильней,
Я просыпаюсь
– всюду мрачно,
Поэтому
спешу уйти скорей
В тот сон,
приняв лекарство,
Опять Вы снитесь!
Как изящна…

Играемся всегда, когда я сплю!
Вы так изящны,
я же стал смелей,
И от желанья свело скулы,
Стучат, тогда
Всё пристаю сильней,
Я действую,
срывая на паркет
Одежду Вашу,
и не спешу уйти теперь,
В тот мир,
Где сон для всех секрет,
И тут я просыпаюсь!
Вижу свет…