Нежное прикосновенье –
слух тебе оно ласкает,
В упоенье и в надежде
жизнь, как речка протекает;
Забежишь, представишь в мыслях,
сказки что тебе писать,
Идеалы совершенства
остается пролистать,
Выбрать лучший, указать,
Указать не в небо пальцем,
А в пространствие мечты,
где живет твоя надежда,
В упоенье красоты.
Жизнь, как дремляя трясина,
тянет и не знает как,
Как распутаться из сети,
уходящей в темный мрак.
Попытаться надо прыгнуть,
захотеть иль пожелать,
И от всех земных привычек,
отказаться и порвать
Узел противо-во-речий,
на чем сходится основа
Бытия, забытом всеми,
появляющемся снова,
На страницах юнпоэтов,
где в гармонии пластичной,
Не уступит для балетов,
места в мире хаотичном.
Поиск по Бару
Статус творчества:
Не понимаю!
Что за нелепые мыслишки
Приходят в головы людей,
Когда считают, что их опыт
Отстал от жизненных бредей.
Парадоксально поражен,
Когда на мой вопрос «Когда?»
Она ответила: «Мне стыдно,
Я слишком поздно начала».
«Во сколько?» – повторил я снова,
Вопрос простой – в нем нет подлога. -
«Ответь, мне нужно это знать
Ты моя чистая тетрадь!»
Она, прищурившись в смятенье,
Крови прибившей в щеках цвет,
Так из подлобья посмотрела -
Готовилась мне дать ответ.
Еще немножко пождала,
Проговорила про себя
Ту фразу, что меня смутила
Через секунды погодя:
«Мне стыдно это говорить,
Ведь я неопытна совсем,
Мои подруги – это жизнь,
А я отстала от утех.
Я слишком поздно начала,
Мне восемнадцать только было…»
«Прошу молчи!» – ответил я. -
«Ты поняла, что говорила?
Ты усыпила во мне день,
Я не могу любить такое
Позорище, что так считает,
Я поражен теперь! О горе!
И как так можно рассуждать
Нелепо и совсем бездарно
В твои-то целых двадцать пять…
Прости меня, я был болваном.
И это поздно? Не пойму я,
И чей же опыт образцовый?
Тех кто в двенадцать раскрывает
На паперти свои оковы?…» -
И замолчал, нет больше смысла
Кидать эмоции в чулан
Захламленный и очень мокрый,
В котором только тараканы.
Но что меня тогда смутило?
Не возраст – он бывает разный,
А воспитанье этой дивы,
Что так бездарно рассуждает.
И в восемнадцать – может, норма,
А может рано – все равно,
Но застесняться, что так поздно -
Вот это, правда, завело.
И Бог с ней, мы же ведь минуты,
Которых будет в жизни всласть,
Но разве можно в боле раннем
Дивчине девственность отдать?
1.
Нет, и не бывать такому в жизни боле!
Предательство, я рад, что еще молод.
Прекрасно отпустить того,
над кем ты властвуешь изрядно,
пока предать он может мало,
и не видать ему большого,
что будет в будущем изрядно.
А ложь – твой метод на его уста,
он – человек, шипит от зависти душа,
порой мне кажется, он просыпался,
не мог уснуть, всё думал «как же быть?» -
не мудрость двигала той ночью,
а алчность и желанье сильных бить,
точнее, тех кто станет сильней очень.
Таков расклад – афёру можно провернуть,
где деньги – совесть спит, но она есть,
поэтому когда на дно опустит,
он сможет руку протянуть,
но и затем спокойно снова бросит.
Дай только повод, план уже написан,
предателям даруется с рожденья он,
еще когда на первых классах жизни,
завидуя, соседям жадно смотрит в дом.
2.
Но не бывать такому в жизни боле!
Предательство, даруешь опыт боли.
Болезнь, с которой ты заходишь в дом
к тому, кто сносит тебя, дает ночлег,
а спит когда, ты в его сердце шаришь,
даруешь сны: он там король и будет править,
но должен совершить поступок легкий:
договориться с матерью природой,
что выживает лишь сильнейший,
и надо первым нанести удар,
чтоб конкурент другой не обскакал.
Но жертва вы – предательств стая
уже сомкнула вокруг цепи,
а я лишь искушенье, дверца Рая,
которая захлопнулась навеки.
Наличие сего вокруг – рассказ о том,
как я на правильном пути вперед иду,
пусть оступаюсь в поле грязном,
и вы, как показатели успеха моего
становитесь, разинув рот, в туннель:
на стенах колья с вашими детьми,
и в ужасе том слышишь стук капéль
кровавый стекает с трупов номер три.
3.
Всё, не бывать такому в жизни боле!
Предательство, умрешь тогда доколе?
В тех чарах мутных смут и мрака лжи
есть стар и млад, есть друг и враг,
кто ближе – заблужденье, каждый врун,
но если женщина – коварней будет,
прельстит, убьёт – как самка паука,
когда все получила, и плачет-плачет,
что еще не всё взяла, но жизнь одна,
теперь же надо искать новых, значит.
Скажу, что жадность и любовь останутся,
пусть даже человек исчезнет по задумке
творца, заставит Он всех нас проснуться,
покажет мир другой, и мы не те там,
как есть сейчас, так жалко – я не плох,
но не хочу, чтоб были там иуды…
Прощай, обман – греховный мир,
красавицы в нем были лишь суккубы.
А дети, их родители – тьма-тьма какая,
бывает ненавидят, но живут – святые,
прикрыли благоденствием свой страх,
но их предательство конечно вскормит,
затем в могилу, и на Суде том будет крах.
4.
Да, не бывать такому в жизни боле!
Предательство, что в рану вместо соли?
Готов всегда увидеть твой кинжал,
обычно в спину его колют, как Брут
в любовника мамá: он закричал,
затем пять раз сильней ударил,
и Бог его отправил в девятый ада круг.
Но в жизни милосердие со мной идет:
предательств чернь – нет двери в сердце,
успех мой – цель твоих проклятых слуг,
они шумят, поют, мне говорят, что друг,
кусают ногти в предвкушении победы,
ха-ха! – я ж недоступен, и лишь играюсь,
дурачусь, иногда, веду нелепые беседы,
потом смирено в тишине пред Богом каюсь.
Хотя зачем я так хвалюсь? ведь ты хитрее
и носишь новую игру, теперь уже наверняка
чтоб победить, но я не сплю – а это тяжко,
и не боюсь коварства, тех мразей жалко,
что мерзнут, ждут, но умирают недостойно,
всё ожидая лучшего, и с возрастом слабея,
судьба становится совсем невольной,
и примеряет кровавый пояс Толомéя.
Мррррррр! Я просто Кот!
Пришел сегодня в гости к Вам,
Я все хочу, не глуп и горд,
Могу царапать милых Дам.
Мррррррр! Я льстец большой,
Бываю славный, но я хам,
Угодник страстный Лавербо́й[1],
Могу ласкать часами Дам.
Вы не откажите в моем капризе,
Багаж любви за мной огромен,
Я остроумен и с сюрпризом,
И взгляд всегда для всех бездонен.
Смеюсь чуть громче женских стонов,
Я слышал много их в постели,
Когда покусывал и шлепал
Своих избранниц на неделе.
Брезглив и малость прагматичный,
Серьезен, иногда смешен – бывает,
Я Лавербой простой столичный,
Узнав меня – не забывают.
Я просто Кот!
Я не подаррррок!
Я Лавербой!
Я – Александрррр!
[1] Лавербой от англ. «Loverboy» – бабник, донжуан; дамский угодник; красавец, красавчик.
Я потрясен твоим безумством,
Я полюбил твои стихи,
В глаза мои попали капли,
И сердце рвется от тоски.
Ты умер, жизнь твоя прошла,
Но как судить мне по стихам,
Смотреть в разбиты зеркала,
Где вижу только стыд и срам.
Ты – патриот и я доволен,
Что не одни мы в этом свете,
Узнали что такое болен,
Как жить и помирать в расцвете.
Ты мой кумир, но это не грешно,
Ведь перва заповедь моя,
Любить и помнить, что взошло,
Любить родные, русские края.
Я плачу сильно, не могу
Смириться с правдой в этом мире,
Бывает часто забегу,
И мы с тобою лишние на пире.
Рука твоя осталась жить:
Во мне и сколько вас поэтов,
Кому осталось умереть
В стране, где не было заветов.
Я полюбил твое село,
Что под Рязанскую губернией,
Где людно, душно, но светло,
Где ты родился в опьяненье.
Соблазни меня, не думай,
Просто встань и соблазни,
Танцем нежным зачаруешь,
Не стесняйся, соблазни!
Повиляй бедром немного,
Чтоб желанье возбудить
Соблазни меня надолго,
Просто встань и соблазни.
Грудь коснись, рукой сжимая,
Ножки в тот момент сомкни,
И осанкой прогибаясь,
Просто встань и соблазни.
Танец твой напоминанье
Первобытного пути,
Возбуди во мне желанье,
Просто встань и соблазни.