| Я не прощаю предателей, потому что сам не предаю!

“Привет, старик! Что ты грустишь?!
Иль ты уже совсем не слышишь,
Как дети пляшут и гоняют мяч,
На задворках городских все по-прежнему кричат?
Привет, старик! Что ты не видишь?
Цветов лазурней неба голубого,
Счастливых дочерей своих,
Раскатов неба золотого?”
“Я не ослеп и не оглох,
Я слышу шорохи листвы,
Я все живу”… “Нет, ты подох:
Скорей сжигаешь все мосты,
Мосты надежды на удачу,
Куда стремиться должен ты…”
“Нет, ты не прав… я плачу…плачу,
Ведь ты не слышишь шорохов листвы.”

Горячее тело, фигурка под тридцать -
И все хорошо, но мне стоит влюбиться
Сначала в губы твои, сплетенье ресниц,
Раскаты бровей, узоры глазниц,
Улыбка ее и ямочки в щечках,
Как брови приподняты – радостны очень,
Дыханье под утро, запахи тела,
Коснувшись меня, безрассудно хотела
Держаться все крепче, чтобы только одна
В жизни моей была все ж сильна.

Красивые рифмы, не стоит ценить,
Звуков вульгарных мотив не затмить,
Даже хамством безудержным звонко;
Но ты сморкалась слишком громко
Утром, в ванной, я аж просыпался,
Желание крикнуть, но робко держался -
Культура превыше…Но это услышав,
Я быстро раздумал на диве жениться!
И пусть твое тело еще и в порядке,
И личико мило и страстны повадки,
Голос приятный и чувство глубоко;
Прости! Ты сморкалась слишком громко!

пусть прокляты останутся на время
их дети, тех кто мне желал досады,
и целью жизни станут лишь награды:
измен, предательств, смерти бремя.

во мне есть милость, я ж «на время»
вас проклянул, хотя жлобы вы есть
изрядные, и словом будет моя месть,
метая и круша итак тупое ваше племя.

вы шушера, и нет судьбы достойной,
лишь недоступных денег вонь и след
слюну густую выделяет, идя на свет,
пытаясь спрятать мир крамольный.

такие есть в стране – народ бандитов,
и от него подальше, став всё ж первым,
бежать пытался Юра, а за ним и Герман,
невольные Земли скитальцы у орбиты!

ваш ордер выписан – уже идут за вами,
пока лишь на допросы-пытки-муки:
водой на лоб, не спать, ломая руки,
потом и в вечности вас ждут страданья.

прощенье если кто-то все же спросит,
пусть не бывать, но помечтаю, вдруг;
я не прощу – убил его мой старый друг,
то чувство, и теперь обоих земля носит.

шушеру московскую из тьмы вывожу -
стихом своим со сложным ритмом;
шушера ко мне липнет магнитом,
а я же уверенно в свет выхожу.

Я пытаюсь раскрасить цветами
Фотографию – образ заветный,
Чтоб была любовь между нами,
Я украшу тебя акварелью.

Нанесу плавным легким движеньем
Ярких красок я кистью душевной,
И окрасятся очи любимой
Перламутровым светом весенним.

Я добавлю больше веселья
В губы твои, что мне улыбались
В чудный день моего озаренья
Ярким сном они мне казались.

Я сотру быстро с щечек Любимой
Всю печаль и унынье навеки,
Обводя осторожно по краю
Родинку жизни прелестной.

Подчеркну твой носик желанный
Ароматом, что я излучаю
Все душой своей безграничной,
Что так любит тебя и мечтает.

Ах, Sophia, я влюблен,
но разумно ли то чувство
Для тебя, где ты живешь,
что теперь давно уж пусто.
Ты жила, но так давно,
что тебя никто не помнит,
Видно Софью занесло,
где теперь она потонет.
Руку помощи ей дать-
значит обмануть себя;
Где, Sophia, твоя грань,
между помощью и злом.
На твой трон взошла Phileo,
она более красива,
Окружили ее Leos,
они чтят ее речиво,
Она верит своим львам,
что с растрепанною гривой,
Гладит их по головам,
набирается их силой.
Ты меня, Sophia, бросишь,
ты бросала так не раз,
Но безудержно все просишь,
чтоб Phileo на Парнас,
В жизни больше не взошла,
на Олимп моей души,
Но Phileo я люблю,
и в безудержной глуши,
Оставляю я Софию,
хотя горестно ночами,
Ведь взирала на меня
она твердыми очами,
Я любил ее всевластность,
я люблю упорных дам,

Но во мне бунтует гласность,
и свой выбор не отдам
Ни кому, пока не встречу,
королеву красоты,
Пока Sophia и Phileo,
не подарят мне цветы,
И не сбросят свою гордость –
шаловливость юных лет,
И о жизни себя спросят,
кто за “да”, а кто за “нет”.
Поцелую вас обеих,
блудных дочерей своих,
Посажу с собой на троне,
буду внимать ваш я лик,
Кто прекрасней позабуду,
кто сильнее все равно,
Для меня важнее честность:
честность, искренность – одно.
Вы слились во мне едино,
помирились, может быть,
Или просто обманули,
сговорились, что любить?
Безразличным я не стану,
но на жизнь смотрю другую,
Только кажется мне странным,
что живем мы все впустую…

Спор Софии и Филео,
удаляется от нас,
Мы теперь уже не дети,
не услышим божий глас:
Что нам выбрать в переправу,
и куда уходят львы,
В мир тот странный, непонятный,
где всегда мы все правы.

Не знаю, что видят
люди другие,
краски какие,
мысли шальные,
что снится им,
насколько смешные,
куколки московские
мои им не злы ли?

Но для себя отдавая
отчёт что другие
стихи ныне пишутся
завидней, игривей,
стало взрослея,
становлюсь озорной,
поведаю правду
о себе Вам одной:

Целуемся всегда, когда я сплю!
Вы так капризны
в моем сне,
Но от желанья зубы мёрзнут,
Немеют, тогда
целуемся сильней,
Я просыпаюсь
– всюду мрачно,
Поэтому
спешу уйти скорей
В тот сон,
приняв лекарство,
Опять Вы снитесь!
Как изящна…

Играемся всегда, когда я сплю!
Вы так изящны,
я же стал смелей,
И от желанья свело скулы,
Стучат, тогда
Всё пристаю сильней,
Я действую,
срывая на паркет
Одежду Вашу,
и не спешу уйти теперь,
В тот мир,
Где сон для всех секрет,
И тут я просыпаюсь!
Вижу свет…