| Я не прощаю предателей, потому что сам не предаю!

Моя неделя пахнет Надей:
Её цветов застыл букет
В лекифа греческих объятьях,
Пустым стоящий много лет.

А вспоминаю рельеф трудно
Тех поцелуев, нежных «Вы»,
Содрал в тот вечер с этой вумэн
Запасы чувств и те цветы.

Они стояли всю неделю в смоге,
Надеждой лишь одной дышали
Сквозь запах сигарет дешевых,
Ту вумную, кто их купила ждали.

И та ждала, хотела снова,
Букет увидеть лишь, наверно,
Что так стоял в моей квартире
Раскинув запах свой надменно.

Завяли, хоть менял им дважды воду
В день каждый, в тот период безумный,
На день другой я пригласил двух вумэн
Чтобы мне напомнили о вумной.

Но в тех молчаньях не о чём,
Скучал и я, и лишь букет
Дарил тепло и аромат на свалке,
Во мне оставив Надин след.

Говорил один ишак:
-Кто дурак? Я дурак?
Ты кого назвал, Ирак?
Я потомственный чувак,
В моей тени сплошной мрак,
А ты выглядишь не так,
Не способен и на гак,
Недруг ты мне, Ирак, враг!

Чувак – кастрированный ишак.
whether – который, weather – погода, wether – кастрированый баран!
По-русски это валух, по-мексикански –дилдо.

Соблазни меня, не думай,
Просто встань и соблазни,
Танцем нежным зачаруешь,
Не стесняйся, соблазни!
Повиляй бедром немного,
Чтоб желанье возбудить
Соблазни меня надолго,
Просто встань и соблазни.
Грудь коснись, рукой сжимая,
Ножки в тот момент сомкни,
И осанкой прогибаясь,
Просто встань и соблазни.
Танец твой напоминанье
Первобытного пути,
Возбуди во мне желанье,
Просто встань и соблазни.

«Я юноша глупый, живущий мечтою
О светлой брюнетке с именем властным…»
А. Антонов

Очень хочется мне порой вечерами,
Любить своим сердцем всесильно,
Леди с горящими страстью очами,
С именем властным Анастасия.

Безумно красива, желанна, игрива,
Грация, нежность в дыхании каждом,
Сила родов сошлись в ней едино,
Взгляд ее Путь, надеюсь, укажет.

Путь в Зазеркалье, где я как ребенок,
Смогу восторгаться всю вечность Красивой,
Девушкой Настей, что так недоступна,
В мире моем, где сердце разбито.

Она будет Принцессой в Зазеркалье сегодня,
Хотя бы на миг, на секунду в мечтаньях
Бренного юноши, что будет счастливым,
Увидеть ее, разделить с ней страданья.

Увидеть хотя бы улыбку Принцессы,
Взглянуть к ней в глаза, зажмуриться сильно,
И целовать безрассудно и страстно,
Родинку Насти, родинку Нимфы.

Коснуться рукой осторожно на миг
Темных волос ее, нежных и сладких,
В сердце услышать ее громкий крик:
«Чтобы этот момент продолжался».

Она затанцует, подобно Богине,
Идущей из пенных эгейских морей,
Даря мне надежду на светлую милость -
Любить ее сердцем открытым сильней.

В ответ губы ее небесные скажут,
Слова, что не слышали в том Зазеркалье,
Уши мои никогда и навеки
Будут скучать по голосу Насти.

И страшно станет в Зазеркалье,
Когда уйдет Анастасия,
Разбив в конец мое сознание
О жизни вечной и красивой!

Улица года, улица мыслей,
Десять минут долговечной ходьбы,
Исконно стоят косые лачужки…
Гуляем, не слышим, не видим мольбы.
Зеркальные окна, пустые с рожденья,
Затхлость дороги, пронизанной тенью,
Пустые газоны деревьям подобны,
Бегущие в нервах мои электроны.
Дыханье легко, хочется прыгать
И кажется крылья немного растут…
А будут ли люди на улице ахать?
Конечно же нет, они тоже умрут.

Не понимаю!
Что за нелепые мыслишки
Приходят в головы людей,
Когда считают, что их опыт
Отстал от жизненных бредей.

Парадоксально поражен,
Когда на мой вопрос «Когда?»
Она ответила: «Мне стыдно,
Я слишком поздно начала».
«Во сколько?» – повторил я снова,
Вопрос простой – в нем нет подлога. -
«Ответь, мне нужно это знать
Ты моя чистая тетрадь!»
Она, прищурившись в смятенье,
Крови прибившей в щеках цвет,
Так из подлобья посмотрела -
Готовилась мне дать ответ.
Еще немножко пождала,
Проговорила про себя
Ту фразу, что меня смутила
Через секунды погодя:
«Мне стыдно это говорить,
Ведь я неопытна совсем,
Мои подруги – это жизнь,
А я отстала от утех.
Я слишком поздно начала,
Мне восемнадцать только было…»
«Прошу молчи!» – ответил я. -
«Ты поняла, что говорила?
Ты усыпила во мне день,
Я не могу любить такое
Позорище, что так считает,
Я поражен теперь! О горе!
И как так можно рассуждать
Нелепо и совсем бездарно
В твои-то целых двадцать пять…
Прости меня, я был болваном.
И это поздно? Не пойму я,
И чей же опыт образцовый?
Тех кто в двенадцать раскрывает
На паперти свои оковы?…» -
И замолчал, нет больше смысла
Кидать эмоции в чулан
Захламленный и очень мокрый,
В котором только тараканы.

Но что меня тогда смутило?
Не возраст – он бывает разный,
А воспитанье этой дивы,
Что так бездарно рассуждает.
И в восемнадцать – может, норма,
А может рано – все равно,
Но застесняться, что так поздно -
Вот это, правда, завело.
И Бог с ней, мы же ведь минуты,
Которых будет в жизни всласть,
Но разве можно в боле раннем
Дивчине девственность отдать?